Каждый молится Богу на собственный лад,
Всем нам хочется в рай и не хочется в ад.
Лишь мудрец, постигающий замыслы божьи,
Адских мук не страшится и раю не рад.
Омар Хайям

Один немецкий философ однажды задумался, что есть ад. Ответ на свой вопрос он искал всю жизнь, придя к выводу, что возмездие в жизни загробной — не что иное, как призрак, выдуманный для помрачения человеческого разума, изобретенный для того, чтобы обмануть и сбить с толку людей, чтобы навсегда лишить их спокойствия и превратить в послушных рабов духовенства. Никто и никогда не сможет подтвердить либо опровергнуть эти слова, но каждый, так или иначе, хоть единожды за всю свою жизнь, задумается. Наверное это так и осталось под вопросом, если бы не охота. Если бы этот философ познал специфику работы Винчестеров, убил бы несметное количество нечисти, включая пресловутых демонов, то подобных глупых дискуссий не поднимал, предпочитая предаваться иным, мирным, философствованиям. Так или иначе, лишь один тезис был и оставался незыблемым - всему, рано или поздно, наступает конец.
Дин сделал выбор, не желая терять брата и не важно, что способствовало подобному поступку: чувство вины или собственный страх и эгоизм. Дело сделано, контракт заключен и пути назад просто нет. Он знал, что Сэм попытается что-то придумать, будет хвататься за соломинки, лишь бы обойти его условия, поэтому не собирался говорить раньше времени. Но, как известно, шило в мешке не утаишь, младший оказался слишком смышленым и сам все в скором времени понял, обрушивая на охотника свой праведный гнев, на что Дин мог лишь пофигистично фыркать, отпуская сомнительные шуточки, старательно скрывая таящийся в сердце леденящий ужас за кривой ухмылкой. И будет глупо утверждать, что он ничего не боится. Боится, еще как боится, просто не может и не должен этого показывать, иначе попытки отыскать контракт развернутся полным ходом.
Отпущенный ему год пролетел незаметно, но Дину так и не удалось смириться с собственной участью, он все еще хранил в душе слабый отголосок надежды на спасение, но реальность слишком жестока, маня возможностями, но не позволяя приблизиться к результату. Нужно обладать мужеством, чтобы прожить остаток своих дней с мыслью о том, что тебя ждет и хотя никто доподлинно не знал всех тонкостей, но врятли в аду его будут ждать пышногрудые мулатки, гамак и дюжина коктейлей. Собственно так и получилось. А ведь был шанс на спасение, если бы не Руби, Лилит в теле Руби, да бес их разберет, пусть призрачный, но он был. Однако Винчестера не попали в ряды счастливчиков еще с рождения, поэтому успешно продолбали последний шанс оттянуть момент "Х".
Все случилось быстро, но не достаточно, чтобы Дин ничего не понял и не почувствовал. Последнее, что он видел, это лицо брата, прижатого к стене кое-какой мразью под именем Лилит и зловонное дыхание адской псины, даже боли нее чувствовалось.
Хватило лишь прикрыть глаза и вот, ты уже в аду. Дин все еще мог говорить, чувствовать, поначалу даже не верилось, что это то самое место, куда они с братом изгоняли демонов, но впервые мгновения Винчестер был настолько дезориентирован и напуган, что не мог более сдерживать эмоции, выкрикивая в пустоту имя брата с мольбой о спасении. Он чувствовал все, боль накатывала подобно волнам от малейших движений, вибраций цепей, на которых был распят Винчестер. Она ослепляла и будоражила все внутри, казалось, что хуже этого нет ничего,как же Дин ошибался. Вскоре его навестили и не кто-нибудь, а сам Аластар - великий палач ада, вот только охотнику это имя еще только предстояло узнать и прочувствовать на себе. Каждый день он являлся со своей ухмылкой, принимаясь резать душу, изгаляться над ней, забавляясь словно на детском празднике жизни, сопровождая витиеватыми речами не сулящими для Дина ничего хорошего. Но он держался, сколько мог, страстно желая познать целительное забытье и так проходил день за днем, минута за минутой, Винчестер уже сбился со счета, каждый раз открывая глаза и находя свое "тело" целехоньким. Он знал, что вскоре произойдет и ничего не мог изменить, его ужасала одна лишь мысль о том, что этому предела нет. Безысходность и безнадежность прочно поселилась в "сердце", принося новые и новые муки. И каждый день палач произносил в конце одну и ту же фразу, предлагая Дину встать на его место, самому вершить суд над грешниками и тогда все будет кончено, долгожданное облегчение. Стоит лишь согласиться. И каждый раз это предложение казалось все более заманчивым, но Дин держался, посылал всех демонов к такой-то матери, иногда захлебываясь кровью. А ведь работа велась по всем направлениям одновременно. Прессинг физический уже приедался, позволял предугадывать и хоть мало мальски готовиться к будущей боли, по крайней мере охотник так себя настраивал, но все же так и не смог привыкнуть, сжимаясь от новой порции ярких эмоций. Моральный аспект также играл свою роль, особенно воспоминания об отце, матери и, якобы, их отношении к нему. Нужно ли упоминать, насколько неприятно, и это мягко сказано, поневоле начинаешь задумываться, вспоминать все мелкие, ничего не значащие фразы, которые складывались в отдельные пазлы одной огромной картины.
А когда становилось совсем худо, Дин, про себя звал Сэма, молил о спасении, не смотря на то, что прекрасно осознавал всю истину. Имя брата служило ему, своего рода, мантрой, позволяющей пережить очередную пытку не сдавшись. Черта с два!

Приготовиться к боли, как физической, так и моральной просто не возможно, все понимая умом и раскладывая ситуацию по полочкам разум твердит, что естественно будет больно, если вогнать ржавый гвоздь в голову, ведь  произойдет разрыв мягких тканей, повреждение внутренних органов, а это никогда не сопровождается улыбками и смехом. И все равно, понимать причину ее возникновения и испытать на себе - понятия довольно разные. Дину не раз приходилось за свою жизнь получать по морде, если не хлеще, ведь работа охотника подразумевает опасность и травматизм, к чему-то он, со временем, стал привычен и терпелив, вот только в аду все эти ранения демонам на смех. Охотник сам себя загнал в тупик, действуя по наитию, под воздействием нахлынувших эмоций, но все же ни о чем не жалел. День за днем Аластар приходил к нему и выдумывал все новые и новые виды пыток, стремясь показать Винчестеру все самое лучшее, что было в аду. Надо признать, что палач был довольно гостеприимен и оказался тем еще юмористом.  Всегда приятно испытать адские муки в хорошей компании и за приятным занятием.
Новый день для Дина ни чем не отличался от предыдущего. Те же яйца, только в профиль. Мужчина уже ожидал визита Аластара, подготавливая суровые мужские шутки, дабы не прослыть самым скучным и угрюмым охотником. Крюки, на которые его нанизали, стали почти родными, а боль слегка притупилась и Винчестер с ужасом и облегчением думал, что начинает привыкать. Не хотелось как-то  привыкать, а то глядишь, такими темпами еще понравится. Нужно было признать, что место, где проводились пытки обставлено со вкусом: на всех поверхностях зеркала, кроме пола; различная многогранная утварь, помогающая создать атмосферу. За все время пребывания в аду, Дин уже успел рассмотреть каждую деталь, мысленно сортируя орудия на две категории - те, с чем уже успел познакомиться и те, что терпеливо ожидали своей очереди. Каждый день Винчестер умирал, всякий раз надеясь, что окончательно, но как бы не так. Его воскрешали, собирали по кускам и снова подвергали пыткам. Временами казалось, что хуже пыток ничего уже нет, но Дин прекрасно знал, что есть - ощущение безнадежности. Здесь, как нигде больше, можно понять и прочувствовать всю глубину и необъятность вечности. Это давило на сознание, делая нахождение в аду просто невыносимым, сильнее боли и издевательств.
Судный день настал, когда в помещение вошел Аластар, напевая не знакомую песенку. Дин внутренне напрягся, стараясь скрыть неописуемые чувства в отношении демона за маской безразличия. Похоже что палач был в хорошем расположении духа от чего охотнику еще сильнее захотелось разбавить бочку меда ложкой дегтя, засунув ее по самую ручку туда, куда никогда не заглядывает солнце. Дверь с грохотом хлопнула, отрезая все возможные пути побега, голос демона звучал надменно, с нескрываемым превосходством он приближался к столу, на котором возлежал Винчестер. Наверно имя охотника жутко нравилось ему, иначе как еще объяснить произнесенное несчетное количество раз. Сохраняя видимое спокойствие, мужчина сжимал пальцы рук в кулак, не имея более возможности выплеснуть то безмерное чувство радости от встречи с "другом", которое он испытывал. Однако на следующую фразу Дин таки не смог  промолчать:
- Я решил задержаться в гостях, - развернув голову так, чтобы видеть бородатое лицо демона, Дин, с едва скрываемым чувством ненависти, чеканил каждое слово, умудряясь при этом криво ухмыляться, насколько был способен в данной обстановке. Он успешно игнорировал отсыл к Сэму, потому что успел прекрасно все понять, что брат зачем-то был нужен этим уродам, об этому еще желтоглазый мозги конопатил. Однако демон знал на какие кнопки нажимать, чтобы стереть с лица Винчестера ухмылку. Все, что так или иначе касалось отца, воспринималось Дином слишком трепетно и не заметить этого сможет разве что слепой. Сцепив зубы, охотник смотрел на Аластара, любующегося собой любимым, убивая демона взглядом раз за разом. Даже если все так и обстоит, Дин не мог что-либо предпринять, поэтому прикрыл глаза на пару мгновений, дабы не потерять контроль, - у вас тут все такие балаболы или ты один такой выискался? - Винчестер прищурился, краем глаза замечая постороннее движение. Кадык слегка дернулся, свидетельствуя о внутреннем напряжении, похоже все начнется с минуты на минуту. Сердце заколотилось сильнее, предвкушая непередаваемые ощущения.
Аластар же, немного покопавшись в ящике, извлек оттуда один предмет, от которого у Дина все похолодело внутри. Ему был знаком он. Ну, что тут скажешь, за компом брата Винчестер старший не только по сайтам с порнушкой бродил. Железная груша - средневековое орудие пыток, такое же жестокое по своей специфике, как и все остальные того времени. Кровь в жилах стыла, как развлекались инквизиторы, теперь, глядя на предмет в руках палача Винчестера несказанно радовал тот факт, что нужно только умереть и это унизительная боль, пройдет. А еще он отчаянно мечтал об амнезии, чтобы больше никогда не помнить этого дня. Но Аластар лишь запугивал, размахивая этой штукой у его лица, с удовольствием рассказывая о том, где и на ком применял. Почему-то Дина не волновали эти слова, наверное потому что он ничего не мог сделать, чтобы это прекратить или исправить, ему нечего предложить палачу, в обмен на освобождение отца от пыток, да и врятли сделка будет выполнена со стороны демона. И пока Винчестер пытался хоть что-то принять к сведению, Аластар, довольно ощутимо, переключил внимание Дина с раздумий на себя.
- Ублюдок, - пробормотал он, но так, чтобы его комментарий слышал адресат. Кровь из разбитой губы проникала в рот, наполняя его солоноватым привкусом металла, голову словно взболтали, перемешивая мысли, дезориентируя охотника или... Наверное правильнее будет сказать - бывшего охотника. Развлечение еще даже не началось, а Винчестер уже с разбитой губой, похоже у Аластара хорошее настроение и далеко идущие планы на сегодня. Он вооружился кое-чем другим, Дин усмехнулся, иронично посмотрев на него, - приобрел себе набор юного слесаря "Сделай сам"? У вас тут что, табуреток не хватает...- охотник не договорил, пронизывающая боль охватила руку. Он сцепил зубы так сильно, что казалось вот-вот и они рассыпятся в крошку, но все же стон сдержать не сумел. Каждая рука, каждая нога, которая прибивалась прямиком к столу приносила нестерпимую боль, Дин не чувствовал поврежденных участков, характеризуя их как очаги всех проблем. Казалось  сердце готово выскочить из груди, но вместо этого от напряжения вздувались вены на шее, кровь из разбитой губы стекала по подбородку и шее, прокладывая себе путь к столу. Фактически, когда демон закончил, давая Дину передохнуть и свыкнуться с ощущениями, он оказался почти распятым, даже символично как-то, особенно когда стол оказался в вертикальном положении. Тело Винчестера буквально повисло на гвоздях, вызывая все новые и новые приступы боли, он даже не хотел смотреть на руки, с лихвой хватало ощущений.
"Не сомневаюсь", едва пронеслось в голове мужчины на издевку с стороны Аластара аккурат перед тем, как одной из коленных чашечек попросту не стало. Даже за собственным криком Дин отчетливо слышал неприятный хруст ломающейся кости. Нога моментально подкосилась и Винчестер обвис на руках, мыча от боли, с силой зажмуривая глаза. Он даже не мог предположить чем все это кончится, но пока есть силы, он будет держаться.

В аду все понятия человечности, ощущений и прочего незначительны, тут все было иначе, даже чертей не наблюдалось с вилами и большими котлами. С чего вообще люди решили, что в аду жарко? Тут не занимаются варкой или за жаркой человеческих душ, все намного цивилизованнее, но все также кроваво. Здесь не существовало такого понятия как тело, разум, сознание, по сути это лишь отголоски мирского существования, но каждый цеплялся за крохи, еще надеясь, что пытки проводят над телом, а не душой. И тем не менее, когда под весом собственного тела Винчестер чувствовал нарастающую обжигающую боль, он знал где ее источник, но не властен что-либо менять. Каждая пробитая гвоздями конечность неимоверно саднила, хотелось замереть, замерзнуть, превратиться в кусок бетона, чтобы лишний раз не тревожить раны, но это просто невозможно. Только не в аду и не с таким мучителем. Дин старался перенести вес тела с искалеченной ноги на другую, выбирая из двух зол меньшую, но задницей чувствовал, что веселье только начинается.
Аластар возник перед глазами как черт из табакерки. Ну вот, опять это глупое сравнение. Его забавляли мучения Винчестера и демон этого даже не скрывал, с чего бы? Он схватил Дина за подбородок, поднимая его вверх. Он смотрел на Аластара одним глазом, выслушивая очередные байки про отца и маму, направленные на причинение еще большей моральной боли. Винчестер терпел мучения, по возможности, молча, стараясь не прерывать пламенной речи оратора, но в конечном счете все закончилось немного не так, как того ожидал палач. Дин плюнул кровью ему в лицо, всем своим видом демонстрируя презрение и пофигизм не только к действиям мучителя, но и словам.
- Сукин сын, - выдохнул мужчина, сцепляя зубы не столько от боли, сколько для выражения всего спектра чувств, направленных на Аластара. Естественно за подобную выходку последует наказание, все должно соответствовать законам жанра и особенно долго ждать не пришлось. Демон наградил его одним, но настолько сильным ударом по предплечью, кто в какой-то момент Дину показалось, что внутри него разом рассыпались в прах все кости предплечья, сопровождая неприятным звуком. Он взвыл, дернувшись в противоположную сторону, по крайней мере хотел это сделать, разум буйствовал сходя с ума от ощущений. Перед глазами поплыли зеленоватые круги. Удастся ли ему сегодня умереть раньше, чем этот зверь придумает очередное развлечение? Все повторилось с той же силой, только теперь не нужно было совершать каких-то посторонних телодвижений. Достаточно просто сжать место, где раньше была здоровая кость и масса "приятных" впечатлений обеспечена. Дышать становилось все тяжелее, не имея времени для того, чтобы свыкнуться с новой травмой, организму приходилось туго, напряжение на сердце только росло, сбивая его с привычного ритма. Кровь быстрее перекачивалась по телу, организовывая все новый и новый приток к поврежденным конечностям. Дин уже не стремился свыкнуться с ощущениями, следить за передвижениями Аластара, теперь это мало волновало. Все равно  все закончится смертью. Последующие слова демона несказанно повеселили Винчестера. Он прикрыл глаза, растягивая губы в слабой улыбке, повреждая вновь запекшуюся корочку крови. Это все, на что мужчина был способен в данную минуту, но даже столь малейшие телодвижения требовали огромных усилий, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать.
- Я требую развода, Аластар, - Дин еще оставался при своем уме, но эта фраза не могла остаться невысказанной. Не смотря на довольно таки четкую позицию в вопросах однополой любви, это единственная здравая мысль в ответ на откровенное признание палача. Его еще продолжал одолевать смех, обессиленный, смешанный с кровью и болью, - нечто? О, нет, чувак, с меня хватит откровений, - честно говоря, у Дина не повернулся язык пошутить, что это не он отец ребенка, попутно размышляя на тему сумасшествия. Может быть подобные мысли и являются первым признаком отсутствия крыши. Как знать, еще никто не выбирался из ада, чтобы предстать перед консилиумом врачей. Мужчина нервно посмеивался, каждый раз подавая голос как касались  травмированного плеча. Предплечье держалось лишь на одних мышцах, чтобы понять это не нужно даже на рентген ходить. - Гарри Поттер хренов, - пробормотал Винчестер, вспоминая, как главного героя лишили всех костей в руке, делая ее похожей на студень. Он был бы не против такого эффекта по всему телу и именно сейчас. В аду врятли смотрят детские фильмы.
"Времена Скандинавии говоришь? Кончай курить, Аластар или поделись косячком хотя бы", он смотрел как тщательно готовится к турпоходу по Скандинавии великий адский палач с нескрываемой иронией. Да, похоже, что именно так и умирает мозг. Дин пропустил мимо ушей тот момент, когда ему объяснялись мотивы последующих избиений, предпочитая оставаться в своем внутреннем мире, все глубже уходя в себя. Однако сильные удары по лицу неожиданно отрезвили, напоминая охотнику о том, что мучителю есть чем удивлять.
Теперь, некогда привлекательное лицо охотника, правильные черты и обаятельная улыбка, все это превратилось в единую сине-багровую массу, с кровоподтеками. Один глаз и вовсе заплыл, теперь для того, чтобы что-то сказать, Дину нужно разодрать губы, склеившееся из-за свернувшейся коркой крови, сплюнуть ее остатки наполнявшие рот. И все же охотник никогда не сдавался, он был всегда готов ввернуть свою издевку, даже через трудности. Из носа ручьем лилась кровь, похоже этот недомерок сломал его, начисто размывая образ. Дин выплюнул выбитые зубы на пол, откровенно веселясь тому, что теперь свистеть станет проще, однако когда на горизонте замаячила бутылка виски, тот и вовсе засмеялся, представляя как Аластар вставит ему в рот трубочку и позволит как комару насосаться любимого "антисептика". Получилось немного иначе, ну ничего, умыться вискарем тоже полезно бывает. Алкоголь щиплет раны, но это не так больно, как отпиливание ноги или препарирование на живую. Терпимо. Еще неплохо уместилась бы в провалах между зубами сигара. Ну нет, нельзя, нельзя так себя вести на пытках в аду. Это просто неприлично.
Своим воспаленным сознанием Дин все же еще мог различать все, что приходилось испытывать на себе. Даже когда груди коснулся холодный блестящий скальпель, осознание происходящего четко выстраивало в голове живописные картинки. Что чувствует человек когда его режут? Все очень просто. Попробуйте наступить голой ногой на цыганскую иглу, чтобы та вошла в ногу до половины, вы почувствуете как участок кожи и тела вокруг нее немеет, появляется тупая не яркая боль и тихая пульсация. Теперь вспомните какие ощущения у вас вызывает порез ножом. Не столько больно, сколько неприятно. И все, что остается сделать, чтобы понять восприятие Винчестера в данную минуту - совместить оба ощущения и эмоции. Холодно. Противно. Больно. Особенно когда на скальпель нажимают, однако это все равно легче, чем если бы пилили тупым и ржавым предметом. Но Дин все равно кричал, как бы постыдно для него или окружающих это не являлось. Измученное тело и разум уже не способны компенсировать пытки, все, что оставалось - дать волю эмоциям. Он столько раз видел на трупах Y-образный разрез, но никак не предполагал прочувствовать его на себе. Не трудно догадаться, что последует за этим и Дин боялся этого, боялся даже представлять. Воздействие на руки ослабло за счет крепкого бондажа, никто не сомневался, что сделан он наверняка из человеческой кожи, точно как у нацистов во время Второй Мировой.
Наверняка весь ад наслаждался сдавленными криками Винчестера, пока его грудная кость трещала как грецкий орех в Рождество. Болевой шок усиливался от увиденной картины внутреннего устройства человека, поэтому охотник старался не смотреть на себя, возводя глаза к зеркальному потолку. Одними губами Дин шептал проклятия, посыл Аластара далеко и на долго, не в силах произнести это более громко.
По опухшей щеке из уголка глаза скатилась слеза, сразу же смешиваясь с потом и кровью, хотелось поскорее сдохнуть, но столь желанное забвение наступать не спешило. Дин не лил слезы как девчонка, скорее данный эффект был лишь одним из способов организма выразить невыносимые муки. К счастью или к сожалению, охотник уже не услышал едких замечаний палача, сознание соблаговолило отгородиться от происходящего, чтобы хоть как-то справиться с ситуацией, погружая израненную душу в забвение.

Отредактировано Dean Winchester (2017-04-22 00:09:22)

Вот скотина! Аластар не позволял Дину ни на минуту расслабиться, свыкнуться со всем, что творилось в данное время где-то в славном местечке под названием "Ад". Он раз за разом терзал несчастную душу охотника с маниакальным оскалом на лице. Обычно психологи в таких случаях говорят, что такие люди на определенном этапе жизни, как правило в детском возрасте, испытали сильное душевное потрясение,возможно даже унижение, в следствие чего, вся агрессия и жестокость в настоящем проявляется посредством пыток животных и людей. Так может и палача ада, в свое время, протащили через трудности, задевая его тонкую душевную ориентацию крюками, делая из него того самого палача, перед которым дрожат заблудшие души. Слабая душонка, которую сначала обидели, потом поднатаскали и поставили у руля! Вы это серьезно? Как бы там ни было, Дину не стоило сейчас вдаваться в давние махровые времена царя Гороха, лучше сконцентрироваться на себе. И ведь знаете, что поистине тяжело? Не боль, как таковая, нет. Тяжело видеть себя буквально вывернутого на изнанку, именно от этого аттракциона ощущения накалялись до предела.
Уже не осталось сил кричать, Дин мог лишь только сдавленно хрипеть, закрывая глаза лишь бы не видеть собственных внутренностей. И поверьте, очень трудно поверить в то, что тело, на самом деле, не реально, что вся эта кровь, кишки и оголенные органы служат всего лишь для услады палачей и устрашения мучеников. Почему-то не становится легче, если постоянно повторяешь про себя, что тело погребено в земле, все это видимое тело эфемерно, иллюзия в воспаленном сознании души, еще не успевшей перестроиться. Для Дина каждое движение и треск собственных костей был более чем реален. Ресницы слиплись от пота и крови, в опухшей массе сложно рассмотреть что-то человеческое, особенно если учесть, что грудная клетка от ключиц и до пояса распахнута как пальто девчонки, спешащей на свидание к любимому в начале января. В ушах все еще стоял неприятный хруст ломающейся кости, единственная здоровая нога уже не выдерживала веса, подрагивая в колене и Винчестер все сильнее оседал под тяжестью собственной массы. Ну да, конечно, никто не забыл о существовании креплений и бондажа, поддерживавшего его в нужном положении, наверно лишь благодаря ему охотник еще не растекся по зеркальному полу бесформенным куском мяса. Однако избавления от страданий ему ожидать не приходилось, в аду даже умереть по собственной воле нельзя, надо же какое огорчение. Дин чертовски устал, боль растеклась по всему телу, частично лишая чувствительности те участки тела, которым досталось больше всего. Наверное по этой причине ощущение выломанного из грудины ребра не принесло того эффекта, на который надеялся палач. Охотник лишь глухо застонал, уже даже не открывая глаз, скорее напротив, жмурясь так сильно, как это возможно и небольшим бонусом еще и оплеуха. Подбородок взметнулся вверх, отдаваясь тупой болью выбитых зубов, прикушенного языка и разбитых губ, Дин был не в силах разлепить собственные веки, даже если он поплатится за это. Звук демонского голоса звучал как-то приглушенно, словно под водой, но сука также довольно и вдохновленно как и прежде. Винчестер исхитрился, неимоверным усилием воли приоткрывая глаза как раз в тот самый момент, когда перед лицом размахивают его собственным ребром, небрежно касаются плеча. Он что-то говорит, но Дина, вдруг, начинает душить смех. Уж как так получилось и откуда столько сил, но слов из песни не выкинешь, охотник смеется, хотя со стороны это больше походило на кашель старика всю жизнь курившего Беломор по десять пачек в день. Трещины на губах вновь расходятся, едва только начав подсыхать, кровь с сукровицей выступают с новой силой, стекая по подбородку и шее. Из горла доносится странно булькающий звук, но захлебнуться собственной кровью и умереть ему все равно не дадут, а значит это всего лишь смех.
- Не верю собственному счастью, - каждое слово словно пробивало изнутри себе дорогу. Каждое слово произносилось очень медленно и едва слышно, - ты решил из моего ребра сотворить мне Еву? - судорожный кашель накрыл охотника, не позволяя продолжить речь. При каждом спазме все органы немного поджимались к позвоночнику, поэтому Винчестеру потребовалось какое-то время, дабы обрести вновь возможность продолжить откровения, - тогда мне блондинку с третьим размером груди, - единственный не слишком сильно заплывший глаз смотрел на Аластара сквозь узкую щель тяжелого века, желая увидеть реакцию демона. Но тот всего лишь ухмыльнулся, переходя к следующему пункту в пытках. Что же ждет горе-охотника на этот раз?
В руках Великого палача ада сверкнул хромированный скальпель, щедро испачканный в крови, похоже Аластар зашел в тупик, исчерпав уникальные методы пытки, переходя к посредственному сдиранию кожи. Кажется именно это называется в простонародье "пустить на лоскуты" или Дин ошибался. Ощущения не слишком приятные и бесспорно болезненные. Дин вновь нашел в себе силы стонать, неожиданно и довольно громко. Ощущения смешивались, нахлестываясь одно на другое, бросая охотника в дрожь как от озноба, кожа на открытых участках тела, преимущественно на руках покрывалась пупырками, волоски на коже торчали дыбом. Когда лоскут кожи был небрежно оборван, Дин вяло дернулся и немного осел,переводя дух, попутно пропуская мимо ушей слова болтливого Аластара. Сколько вопросов разом, до чего же любопытны, порой, демоны, ну прямо как дети. Вот только ответ у охотника был один:
- Я есть Грут, - и вот пойди разбери, Дин сейчас серьезно или просто крыша скрылась за соседним поворотом. Однако, вероятно, это прозвучало настолько тихо, что демон даже не заметил, продолжая копаться у него внутри или снаружи, хрен разберешь. Вскоре ребро вошло в податливое тело, ослепляя новым витком боли. Поверхностное дыхание практически не выделялось на общем душераздирающем фоне. Ах, Дин, какой ты мечтатель, даже если про себя ты умрешь сотню раз, в адских реалиях так просто отделаться не получится. Винчестер смотрел прямо перед собой, не особо реагируя на  внешний раздражитель, пусть палач хоть пчелкой Майей заделается, а только сил у Дина уже не осталось даже на то, чтобы огрызнуться, хотя очень хотелось, особенно в той части, где Аластар так бережно, по-отечески собирал с его лба выступивший пот и кровь.
"Стать твоим палачом? Осторожнее с желаниями, засранец. Я тот еще виртуоз", подумалось ему. И вроде бы губы двигались, а ни единого звука с них не слетало. И морщинка меж бровей пролегала каждый раз, как демон вспоминал  братишку, Сэма, и маму, и отца. И будь у Дина сил сейчас поболе, он с радостью пожал до хруста горло гаду, но вот беда, ничто не шевельнется в теле, даже мизинец на руке, поэтому повиснув грустной тушей, охотник мог лишь мысленно ответить палачу, вот только сомневался сильно, что тот обрадуется его ответу.
- Пошел ты, - тихий, тихий стон на выдохе слетел с разбитых губ, прежде чем опустить вниз голову, едва касаясь подбородком открытых ран, разрезов и всех прелестей, которые творились над телом немногим раньше.

Как же не хватало сейчас темного всепоглощающего небытия, которое окутает Винчестера как мать кутает свое дитя, и можно будет хоть немного отдохнуть. Однако оставшаяся от охотника туша мяса с костями могла об этом лишь мечтать. Ему не подвластны были даже такие простые решения как смерть или бессознательное состояние, он целиком и полностью принадлежал палачу. Лишь только он решал когда можно будет умереть. Винчестеру все чаще и чаще начинало казаться, что люди недооценивают Смерть, не понимают ее милосердия, приписывая ей лживые факты. На самом деле все было совсем иначе.
Дин мечтал об избавлении от боли и страданий, раз за разом взывая... К кому? Господу? Может и к нему, лишь бы избавиться уже от мучений, но вот незадача, божественная длань не достигает этих мест, поздно каяться в грехах, никто уж не поможет. Теперь Аластар был тем, кто мог все это остановить, беда в том, что он этого как раз таки и не хотел. Ему доставляло удовольствие придумывать все новые и новые игрища с Винчестером, проверяя последнего на прочность. Огрызаться в ответ на едкие словечки палача у Дина просто не было сил. Он в пол уха слушал демона, обвиснув безвольно на креплениях в конечностях. Уже почти на все плевать, лишь бы дождаться благословенной темноты. В какой-то момент рот наполнило нечто странное, слишком уж похожее на...кожу? Дин тут же испытал приступ тошноты, комом подступивший к горлу. Едва ли не последние усилия он бросил на борьбу с этим позывом, дабы не захлебнуться в собственной блевотине до кучи, радуя Аластара, который к удивлению охотника вел себя несколько иначе, чем в самом начале пыток. В словах и жестах улавливалось что-то очень знакомое, смутно похожее на раздражение или злость. Дин даже слабо растянул губы в улыбке, хотя улыбкой это сложно было назвать, если вообще кто-то заметит его телодвижения. Демон бесится, приятно знать, что это из-за тебя, даже если потом придется поплатиться. А ведь придется.
Аластар как падальщик кружил вокруг истерзанного развороченного тела Винчестера, не зная уже что бы такое сотворить, чтобы в конец испортить настроение охотнику. Недовольство поведением Дина выражалось в словах, походке, да во всем, включая и последующие его действия. Теряя хрупкую устойчивость положения, палач с силой отдирал прибитые руки охотника от стола, по-новой открывая прежние раны, едва начавшие покрываться коркой свернувшейся крови. С ногами произошло тоже самое, вызывая в Дине лишь глухой стон, настолько тихий и немощный, что кое-кому придется напрягать слух. Тело, с развороченной грудиной, из которой то и дело норовили вывалиться некоторые органы, сползло со своего постамента, с неприятным шлепком падая на пол. Откровенно говоря  Винчестеру уже было плевать, в какой там позе его расположило, новая волна боли вспышкой полыхнула в мозгу, однако должного эффекта не принесло. Возможно виной всему стала потеря чувствительности на фоне общей боли, а может быть просто не осталось сил и эмоций, чтобы реагировать.
Палач что-то там еще говорил, много говорил, но до Дина его слова доносились словно из толщи воды, глухие и невнятные. Глаза так и норовили закрыться, но покой ему только снился. Палач, раздраженный, но все еще пытавшийся сохранять подобие спокойствия, с бесчеловечной жестокостью и необузданной яростью принялся наносить удары по телу охотника, не брезгуя испачкать свои ботинки в чужой крови. Лишь лужа багровой крови реагировала на подобные действия, ширясь в разные стороны. Под силой тяжести демонских пинков ломались последние, чудом уцелевшие, кости. Наконец очередь дошла и до головы. Уже знакомый, до боли родной хруст черепа окончательно сомкнул усталые глаза Винчестера. Охотник окончательно утратил понимание того, где находится и что происходит, не реагируя на внешние раздражители. Даже когда его хватали за короткие стриженые волосы и тащили к двери, даже когда он всем своим весом впечатался в зеркальную поверхность, развивая ее лицом, мало что менялось.
Слабые попытки пошевелиться практически не различимы на фоне всеобщей вакханалии. Мелкие осколки зеркала впивались в кожу, оставляя после себя неприятное ощущение занозы, но они уже не так впечатляли, по сравнению с прижизненной аутопсией. Странно, что Аластар не стал вынимать органы из тела. Это было бы то еще развлечение, больше влияющее на психику, нежели на рецепторы. А сейчас Винчестер мог лишь задыхаться от кляпа во рту, борясь с постоянно подступающим чувством тошноты. Удивительно, что после всего перенесенного, он еще был способен чувствовать. Наверно постепенно втягивается в процесс, глядишь таким макаром в скором времени начнет еще и удовольствие получать, но не сегодня.
Демон все не унимался, жужжа то над одним ухом, то над другим. Чего он требовал не разобрать, возможно от его ударов повредились барабанные перепонки, а может просто Дину было не до того, чтобы прислушиваться к его словам и пытаться разобрать, среди большого потока едких фразочек, истинный вопрос. Все, на что был способен охотник в данное время, так это растекаться кровавой лужей по полу и пытаться зачем-то приоткрыть глаза, хотя эта миссия невыполнима, особенно после встречи его головы с металлический дверью, стеной за зеркальной поверхностью и прочими предметами, о которые его прикладывал демон. Склеившиеся от крови ресницы лишь подрагивали, максимум на что был способен Дин - приоткрыть глаза на пару миллиметров, чтобы хоть сквозь эти щелки и ресницы можно было смотреть отсутствующим взглядом. Чудовищного кляпа во рту уже не ощущалось. Забавно, так вот что значит умыться собственной кровью. Интересно, а ведь подобная фраза фигурирует во многих американских фильмах, однако мало кто в действительности проверял ее на себе. Теперь Дин мог с гордостью говорить о том, что знает каково это.
Кажется избиение младенца прекратилось, охотник ничего не чувствовал и не хотел ничего проверять, теперь даже не видно было дышит он или нет, хотя в разрезе всего происходившего и места, где свершаются тайные мечты и желания демона, такое понятие как "дышать", вообще неприменимо, ведь по сути он не человек, а душа и всей этой крови, ужаса и боли нет, они лишь отблеск сознания из бытности живым.
Палач был все еще рядом, выжидая от своей жертвы чего-то особенного. Ну что ж, если демон готов подождать, то Дин, возможно соберется с силами и выдаст что-нибудь в собственном стиле, но не сейчас. Врятли безвольный мешок с костями может что-то говорить, даже шептать, даже мычать. Винчестер уже некоторое время назад затих окончательно и теперь врятли следует строить ожидания, чтобы потом не разочароваться.

Дин уже давно сбился со счета, в попытках определить сколько он уже находится в аду. Каждый новый день сулил лишь новые и новые пытки, а палач стал их символом. Даря Винчестеру целостность оболочки, он намеренно оставлял воспоминания и не было им ни конца, ни края. Охотник не был столь же великим, как его отец, не мог с таким же каменным лицом сносить пытки не проронив ни слова, но Дин держался. Порой он видел, как менялся в лице его мучитель, когда не добивался своего с таким упорством и этот факт, чуть-чуть, но все же скрашивал моменты пребывания в этом месте. И раз за разом проходил мужчина испытания на прочность, зная, что в конце всего палач задаст один вопрос, ответом на который, каждый раз, звучало "нет".
Но как-то раз привычный ход событий сменила тишина. Обычная, простая тишина. Винчестер радовался этому вначале, ведь вместо непрекращающегося звучания хруста его собственных костей и своеобразного треска разрываемой плоти, наступила спасительная тишина. Это стало настоящим отпуском для усталой души и Дин начинал подозревать Аластара в проявлении к нему симпатии, хотя если вспомнить о всех пытках, то с уверенностью можно было утверждать, что демон итак не равнодушен к нему. Первое время охотник получал удовольствие, но потом ситуация стала меняться и вовсе не в радужную сторону.
Звенящая тишина давила на сознание, дезориентировала душу охотника. Ни единого звука, не слышно было даже собственного дыхания. Дин пытался что-то сказать самому себе вслух, но слова тонули в тишине еще на выходе изо рта. В какой-то момент Винчестер стал сомневаться в том, что вообще может что-либо слышать, полное отсутствие даже шорохов сводило его с ума. Он не был прикован, не был избит, изуродован, однако те страдания, что привносила с собой тишина оказались хуже самой дикой боли. Он слонялся по собственной камере, в которой его оставил Аластар, словно чумной, периодически останавливался, скатываясь по стене на пол, подтягивая к груди колени. Все тщетно, ничто не производило ни одного звука и все тянулось вечностью, хотя время за пределами его тюрьмы не изменяло собственного бега, внутри казалось все застыло.
Дин то и дело раскачивался из стороны в сторону, как душевнобольной, уставясь не мигающим взглядом в одну точку, словно его и не было в своей оболочке вовсе. Кажется он медленно сходил с ума и одиночества. И в тот момент, когда охотник и вовсе отчаялся к нему снизошло спасение. Своеобразное, конечно.
Интерьер пыточной комнаты не менялся столетиями, лишь цвет на стенах изменялся с зеркального на темный. Играла музыка, а Дин сидел на стуле, который в древности предназначался для ведьм. Каждое малейшее движение отзывалось колкой болью преимущественно в ногах и заднице. По какой-то не ясной причине он был раздет. Совсем. И если бы Винчестер полон был сарказма, то непременно уточнил у Аластара о его пристрастиях. Уж слишком пристальное внимание тот оказывал старшему из братьев. Быть может это тайное желание - увидеть Дина в чем мать родила, но как-то это странно для демона. Однако данный факт сейчас мало волновал его. Негромкая музыка, доносящаяся до ушей охотника его буквально оглушала. Дин с силой, что осталась, пытался вырвать руки из креплений, дабы прижимать к ушам ладони, немного наклоняясь вперед. После одиночества и тишины, даже звук голоса казался горном, оглушая.И не было ни сил, ни желания огрызаться Аластару, так как голова буквально разрывалась от потока музыки, от звука раздающихся шагов. Винчестер даже зажмурился, сцепляя зубы, через раз дыша. Его сил уже не хватало, чтобы с непроницаемым лицом смотреть в лицо мучителю, вероятно, безумно радуя всем своим видом. Вымученное изможденное лицо, синюшные большие круги под глазами, Дин словно постарел на много лет, в нем уже не узнать обаятельного улыбчивого парня, коим он был ранее. Темный цвет комнаты создавал иллюзию космоса, а вместе с ним придавал лицу Винчестера бледновато-земляной цвет, уродуя еще сильнее. От каждого слова палача ресницы Дина подрагивали, звуки по-прежнему были оглушающими. Под кожей на скулах играли желваки, свидетельствуя об остатках "теплых" чувств к своему мучителю. Он готовился к новой феерии чувств и ощущений, к новому адскому забегу, однако Аластар, похоже, решил еще раз удивить не стандартным подходом и богатством демонской фантазии. Он вдруг пропал, исчез, растворился, оставляя истерзанную душу охотника в космическом пространстве абсолютно голым. На коже ощущался холод, хотя вполне возможно это были лишь ассоциации с темнотой и пустым пространством вокруг. И только спокойный голос палача доносился из ниоткуда и отовсюду сразу.
"Детство? При чем тут детство?", эхом раздалось у Дина в голове, казалось, что его как кролика зомбируют и сделать ничего нельзя. Перед глазами стали проплывать эпизоды детства, точнее именно той злополучной ночи, когда жизнь маленького мальчика перевернулась с ног на голову. Той ночи, когда официально закончилось его беззаботное счастливо детство. Он помнил как целовал Сэмми в лоб, стоя у кроватки брата, как после подхватил на руки Джон, по-отцовски бережно прижимая сына к себе. Помнил улыбки родителей, живых. А потом все изменилось. Пожар, встревоженное лицо отца, сунувшего в мелкие детские ручки годовалого малыша. Дин знал подробностей того пожара, не видел всего своими глазами, все, что сохранилось в памяти о той ночи, лишь обрывки воспоминаний и полная дезориентация, после которой его судьба оказалась предрешена. Голос матери звучал в ушах, обвиняя его в том, что Винчестер не спас ее. Появилось гнетущее чувство вины, хотя по сути, он ничего не мог сделать тогда, которое в свою очередь сменилось ощущением опасности.
Чувство страха ледяной змеей завладевало Винчестером. Он даже не понимал откуда оно, ощущая покалывание на кончиках пальцев. Сердечный ритм, возможный только у живых, отчетливо барабанил в ушах, заставляя охотника пускаться на поиски источника страха и тревоги.
Не заметить огромный лайнер, к которому подвезли трап, просто не возможно. Белоснежная машина сверкала на солнце новенькой краской, принимая в свое лоно пассажиров. Одного за другим исчезающих где-то внутри. Дин не понимал, что он тут делает, но ноги послушно приближали его к самолету.
"Только через мой труп!", подумал охотник, беспомощно оглядываясь в поисках своей шевроле "Импалы". Попытки пойти против людского течения не увенчались успехом, поток был настолько сильным, что Дина просто зажали со всех сторон, буквально впихивая его в салон. На лице отчетливо читалась паника и ужас. Даже смазливая мордашка стюардессы не понижала градуса. Его также, против воли довели до места, постоянно подгоняя необходимостью быстрее рассесться. Дин только и мог, что вертеть головой, выглядывая в небольшое окно иллюминатора. Каждый раз, как приходилось куда-то летать рядом был брат, подтрунивающий над его страхом, но не в этот раз. Винчестер пытался успокоить гулко бьющееся сердце напевая, всем известную композицию группы Metallica - «The Unforgiven», но облегчения это не приносило, по крайней мере заметного. Между  тем лайнер поднялся в воздух, минуя воздушные ямы, охотник был готов начать молиться, лишь бы все прекратилось, но по чьему-то злому умыслу, небесный абонент временно вне зоны доступа. Как там говорят - пять минут, полет нормальный? Предчувствие скорой беды ни на миг не покидало. Дин цеплялся за подлокотники кресла до побеления костяшек пальцев при каждой воздушной болтанке.  А когда из его иллюминатора открывался обзор на шлейф дыма из-под левого крыла самолета, паника захлестнула его окончательно. Нет, охотник не стал умываться слезами и вопить на весь салон, зато практически сросся со своим креслом, широко распахивая глаза, переставая понимать, что происходит. Дикий необузданный страх рвал сердце в клочья, ведь Дин уже знал, чем все должно закончиться. И в тоже самое время, внутренний голос все время нашептывал, что все это не реально. Смерть брата в пустынном городке и боль потери, все это вдруг смешалось воедино, уничтожая последние крохи разума. Не зря говорят, что сильнее физической боли может быть только психологическая. А тут развернулся целый мозговой штурм, дабы сломать старшего сына Джона.
Кадры из прошлого перемешались между собой, казалось, что в его жизни нет ничего хорошего и не было никогда. Что Дин, в отличие от своего младшего брата, всегда был балбесом и разочарованием семьи. В семье не без урода, зато красивый. Это не слишком-то весело звучало после адских пыток.
Время текло слишком медленно, чтобы он мог прочувствовать свою никчемность, осознать разницу между ним и Сэмом и, наконец, увидеть истину. Естественно эта "истина" была не без прикрас со стороны мучителя. Она направлена на то, что бы сломать, уничтожить Дина всеми доступными способами и это удавалось, подталкивая его к той самой черте, переступив через которую возврата назад просто нет.
Винчестер мог закрывать глаза и открывать, реальность не менялась, он  самолично уничтожил все, чем дорожил. Одиночество, от которого всегда бежал охотник, теперь было намного ближе. Если взглянуть правде в глаза, ведь Винчестера бросили все: сначала мама; потом отец, да и брат не слишком был в восторге находиться рядом. Он ждал момента, чтобы сбросить груз семейный уж и распрощаться со своим никчемным старшим братом и лишь месть за смерть любимой девушки еще пока держала рядом. Но вскоре Дин лишится и этих крох, оставшись на руинах собственных надежд в плену у страха. Без брата, без семьи, без будущего. И вроде бы он полностью осознавал, что это лишь приемы Аластара, но беспокойство и гнетущий страх услышать всю правду из уст брата вот-вот сломают волю. Душа охотника изранена и истощена, в глазах застыли слезы, ведь так не может быть, все ведь не правда, Винчестер смотрел перед собой, не видя ничего. Комнаты пыток расползалась в очертаниях, в груди предательски щемит сердце. Дин знает все, но боится признавать, роняя одинокую слезу, скопившуюся на реснице глаза. Он опускает голову, одновременно закрывая глаза, чтобы не видеть укоризненного взгляда всей семьи и понимая, что больше так не может и в горле застревает тихое:
- Хватит, - момент настал, ликуйте демоны, Винчестер оказался не чета своему отцу. Он сломался.

Отредактировано Dean Winchester (2017-06-06 19:49:57)

И все же он сдался. Дин еще не знал, чем все обернется ему это тихое "хватит",  пытаясь хоть как-то прекратить психологические пытки демона. Будучи еще живым охотник даже не задумывался о таких вещах, разве что в глубине души, а в аду все скрытые подсознательные сомнения и опасения вылезли наружу во всей красе. Конечно Дин понимал, что тут не обошлось без прикрас со стороны Аластара, однако некоторые моменты оказались настолько болезненными и реальными, что проходить через подобное просто невмоготу. Он еще не знал, как сильно накосячил в этот раз, что врятли отец - легенда всего ада, погладит по головке своего непутевого сына, как не знал и того, что его согласие встать у руля открыло дорогу самому лютому злу, о котором можно было помыслить.
Конечно же не обошлось без едких фразочек палача, решившего еще раз все уточнить, наслаждаясь моментом триумфа.
- Да, - без тени эмоции, практически безвольно повторил Дин, не поднимая головы, не открывая глаз. Он сцепил зубы, поигрывая желваками, дабы не отвечать на подколки Аластара, дабы не видеть его счастливой физиономии. В любом случае теперь не было смысла выделываться, все равно ведь уступил, а палач все также продолжал развлекаться, увеличивая нажим шипов на стуле. В местах соприкосновений их с кожей образовывались белые пятна, вот-вот вопьется шип в тело и потечет багряная кровь, похоже кто-то здесь не знал меры. Эм, что за бред? Ад и создан для того, чтобы пытать и кто сказал, что демон говорил правду, вполне возможно он лишь получал эстетическое удовольствие от победы над Дином, над его волей. И все продолжится чуть позже, заходя на новый круг. Однако, к удивлению души охотника, палач сдержал свое слово. Треклятый стул исчез в одно мгновение, а Дин был цел и даже одет. Ему прочтут целую вводную лекцию об устройстве этого места, а вскоре начнутся практические уроки.
Теперь Винчестер был по другую сторону, примкнул ко всем тем, кого всю жизнь давил, возможно позже он задумается над этим, но не сейчас. Душа его измотана, избита, сломлена, нет сил сопротивляться дальше всем нападкам и пусть он пал, пусть так, но лишь перед одним человеком Дин ощущал вину - перед отцом, на остальных плевать.
Моргнуть он не успел, как руки сжимали рукоять орудия для пыток. Твой первый день, сынок, на новой службе, на адской службе. Признать честно - было жутко страшно. Он долго колебался, собирался с духом, но отступить ему не дали. Наверное сейчас смешно было смотреть на то, как бравый охотник, убивший множество врагов, сын легенды, как щенок боялся сделать первый шаг, первый надрез. Конечно, все когда-нибудь бывает в первый раз, зато потом постепенно входишь в колею, набивая руку как скульптор душ.
Говорят, что человек привыкает ко всему, с душой все обстоит несколько иначе: чувства вины, терзания и муки, все это не отпускает очень долгое время и свыкаться с новым статусом и обязанностями процесс длительный и не всегда приятный. Осознание того факта, что не все так называемые грешники на самом деле достойны незавидной участи в аду, заставляло каждый раз собираться с духом и силами.
И каждый раз, стоило Дину пересилить себя, когда нож, вонзался в кожу очередной жертвы, в нем боролись смешанные чувства. Однако гораздо больше Винчестера пугало то неявное ощущение удовольствия, затаившееся в глубинах разума. Охотник мог не замечать его, открещиваться или не верить, оно было с ним постоянно. Отдаваться своей работе охотника без остатка, уничтожать, пытать солью и святой водой, не это ли удовлетворение, даже если смотреть противно? Нет. Одно дело уничтожать зло и совсем другое вершить это самое зло и при этом наслаждаться.
Дин не позволял себе даже думать об этом. День за днем тянулись вереницей, а Винчестер  продолжал пытать, нарабатывая опыт, постепенно втягиваясь в процесс, становясь частью огромной машины, перемалывающей тысячи, миллионы душ грешников, раз за разом напоминая им о содеянных  грехах.
Очередная душа на очереди в пыточную, Дин едва успевал орудия вытирать, каждый раз сцепляя зубы. Однако в гости пожаловал профессор пыток - великий палач ада Аластар. Совсем заскучал без дела, решил проведать ученика. От этого Дина передернуло. Он постарался не обращать внимание на извечную его усмешку, скучающие вздохи по Винчестеру на пыточном столе. Демон даже не представлял, кого создает собственными руками.
Дин  успешно пропустил речь палача мимо ушей, выбирая орудие для пытки. Девчонка молода была и вероятно, хороша собой при жизни, а здесь ее лицо искажала гримаса страха, боли и отчаяния. Чужие стоны кололи сердце, но в глубине уже проснулся голод к чужой боли, страданиям от собственной руки. Он робко процарапывал ногтем наружу путь себе, чтоб завладеть душой бывшего охотника, вытесняя прежнего. Дин не уловил как связаны между собой его родители и эта девушка, но голова слегка лишь повернулась в сторону, улавливая отдельные слова на счет родных. Аластар подначивал своими фразами, подталкивая бывшего охотника на действия и Винчестер решил не тянуть с этим.
Стол с закрепленной на нем душой, был приведен в вертикальное состояние, Дин по дуге обошел его, не смотря своей жертве в лицо. Его больше привлекали инструменты на столе рядом, не все из них относились к орудиям пытки, некоторые удивляли. Крики и стоны жертвы только поначалу беспокоят, цепляют за живое, но со временем втягиваешься, начиная получать удовольствие. Бывший охотник не мог похвастаться полным вовлечением в процесс, стоны боли пока еще не совсем превратились в музыку для ушей, но абстрагироваться получалось теперь быстрее.
Винчестер не спеша прошелся по предметам взглядом, выпятив нижнюю губу в задумчивости. Среди всего арсенала ему приглянулась самая тяжелая и массивная клюшка для гольфа. Пожалуй безобиднее этого предмета ничего не было, но в умелых руках и металлическая кружка станет грозным оружием. Дин положил ее на плечо, выбирая лучшую позу, медленно и со вкусом рассматривая стройные ножки заблудшей души.
Он не считал, что наказывает кого-то, еще не настолько проникся собственной работой, чтобы воспринимать ее как своеобразную справедливость за распутную мирскую жизнь. Возможно для Аластара все выглядело совсем иначе, но Винчестеру было трудно судить душу за то, чем некогда и сам любил грешить. Он не был праведником и не обивал пороги церквей, не баловался наркотой и не занимался мужеложством, у него свои грехи и своя расплата. И если кто-то думал, что стоять у руля и приносить другим боль и страдания это весело, тот глубоко ошибался. Порой это еще труднее, чем раз за разом испытывать боль на себе. И да, демоны не в счет, этим ублюдкам не было дела, до морали. Дин посмотрел на демона, перенося на него свои мысли. Его медлительность в пытках заставляла жертву быть постоянно на чеку, ожидая начала конца. Винчестер замахнулся клюшкой как заправский гольфист, а потом ударил, выбивая коленную чашечку женской души из привычного места расположения. На удивление, грешница не взвыла от боли, лишь мычала. Ее, широко распахнутые, глаза устилали слезы, вены на шее вздулись от того напряжения, которое она сейчас переносила молча из-за боли. Бывший охотник сдвинул брови, словно не понимая, в чем дело, и лишь беглый взгляд в лицо жертвы позволил вспомнить. Ах да, он же совсем забыл, что некоторое время назад склеил губы девушки суперклеем, надо бы помочь бедняжке. Не выпуская клюшки из рук, Дин аккуратно взял со стола небольшой выкидной нож, нажал на кнопочку, перехватывая его удобнее. Он приблизился к блондинке вплотную, заглядывая в ее испуганные глаза.
- Не дергайся, - и все же гольф с коленной чашечкой пришлось отложить. Прижимая голову жертвы к столу одной рукой, он просунул лезвие ножа между склеенных губ в углу рта и сделал горизонтальный надрез, не особо попадая строго между губами. По щекам бедняжки текли слезы ручьем, в то время как на лице самого Винчестера не дрогнул ни один мускул. Теперь ее рот больше походил на безумную улыбку Джокера. Кровь из ран стекала по подбородку, собираясь в капли покрупнее, чтобы расцвести кровавой кляксой на одежде. Теперь все было в порядке, можно продолжать. Винчестер вновь вооружился клюшкой, без предупреждения нанося еще один удар наотмашь по тому же самому колену. Чтобы противный визг не оглушал, Дин забил в рот жертвы кляп так глубоко, что та почти давилась им. Конечно это не отрезная полоска собственной кожи, но эффект такой же.
От удара  клюшка слегка погнулась, только слегка, но этого оказалось достаточно, чтобы отломать от металлического стержня головку и проткнуть и выбитое напрочь колено. Штырь так и остался в ноге, торча теперь с двух сторон, просто призывая с ним что-нибудь сотворить.  Сдавленный крик был слышен даже сквозь кляп, девушка яростно мотала белокурой головой, раз за разом ударяясь затылком о поверхность столешницы. Винчестер специально не закреплял голову, чтобы жертва могла видеть его работу. Коленная чашечка была раздроблена,  потыкав в нее металлической рукоятью, едва сморщился от ощущения трущихся друг об друга осколков кости. Все это время Аластар стоял где-то позади, принимая практический экзамен у своего новоявленного ученика. Это напрягало, но все же, следовало не обращать внимание и выполнять свою работу.
Прибавив огонь у газовой горелки, он расположил ее под металлической ручкой клюшки, позволяя ей раскалиться. Вскоре в комнате послышалось тихое шкворчание запекающейся крови и характерный запах подгорающего мяса. Края отверстий в колене постепенно почернели, в то время как металл продолжал свое воздействие на плоть принося новые муки.
За свое желание заработать отцовское внимание и любовь, за желание уберечь брата и вернуть к жизни, за спасение многих людских жизней Винчестер висел на крюках адского палача, никто и ни разу не пощадил, не ослабил его мук когда Дин отчаянно нуждался в помощи, тогда какого черта ему жалеть других грешников. Никто из людей даже помыслить не мог, что за чертовщина творится у них под носом, с какими тварями они бок живут ежедневно. Охотники работают за "спасибо", не получая слов благодарности, так какого хрена ему сейчас беречь и переживать за тех, кто жил припеваючи в то время как они с братом кровью харкали?
На лице Винчестера отразилась тень презрения к душе девушки, ее образ жизни обесценивал все старания его и его семьи. В этом она была виновата перед ним лично и за это понесет наказание. Он выбрал среди орудий большой нож с зазубринами на одной стороне, без тени сожаления воткнув его в тело под правой грудью, чтобы через секунду вогнать его по самую рукоять и медленно провернуть, не отстраняясь от нее ни на миллиметр. Ни тени сомнения, ни капли жалости. Внутри Дина с каждым стоном росло зловещее спокойствие и равнодушие, последние крохи человечности таяли также быстро, как окрашивались кровью его руки.